Малая Азия после гибели Хеттского царства
после гибели Хеттского царства
На основании новых исследований А. Косяна (1987 г.), можно по-новому восстановить события после падения Хаттусы, столицы Хеттской державы. Она была, вероятно, разрушена балканскими по происхождению племенами мушки (так по-аккадски) или муска (так по-лувийски). Но сама держава не погибла и сохранила название «Великое Хатти», лишь центр ее был перенесен в Мелид на Верхнем Евфрате. Ее сирийские владения (центр — Каркемиш) образовали другое царство— Хаттиж. Хеттский язык еще в XIII в. был повсеместно вытеснен родственным лувийским, и надписи составлялись теперь лувийскими иероглифами. Между тем, по-видимому, мушки создали так называемую старофригийскую археологическую культуру, распространившуюся — вероятно вместе с самими мушками — на восток до Мелида, где, возможно, еще только династия была лувийской. По ассирийским анналам мы знаем, что мушки дошли в XII в. с запада до верхнеевфратской долины, пересекли ее и здесь (не позже IX в. до н. э.) перешли к оседлости. Передвижения мушков могли содействовать распаду обоих царств «Хатти» на много мелких княжеств к началу того же IX в.
Эти «восточные» мушки предположительно отождествляются с первыми носителями протоармянекого индоевропейского языка (но есть и другие предположительные отождествления). Сходящиеся здесь к Евфрату долины, которые во II тысячелетии до н. э. были еще населены лувийцами и хурритами, позже, по местным преданиям, считались очагом сложения армянского парода; и не случайно как след былого долгого двуязычия в армянском языке ряд социально-бытовых терминов, связанных с горной оседлой жизнью в раннеклассовом обществе, а также названия местной флоры имеют хурритское или хуррито-урартскоо происхождение. Хотя армяне засвидетельствованы письменными источниками на нагорье, получившем от них свое название, лишь с VI в. до н. э., однако в промежутке между XII и VI вв. на границах этого нагорья нам больше не известно ни таких исторических ситуаций, чтобы они позволяли думать о значительных этнических перемещениях, ни появления совсем новых этнических групп, которое могло бы объяснить резкое отличие индоевропейского армянского языка от всех других известных индоевропейских и неипдоевропейских древних языков Малой Азии, Армянского нагорья и Закавказья, кроме, быть может, одного лишь фригийского языка. Однако нет также данных, которые заставляли бы думать о появлении носителей протоармяиского языка на нагорье раньше чем в XII в. до н. э.; в частности, нередко предполагаемая генетическая связь между армянами и союзом племен Ацци-Хайаса, существовавшим с XV по XIV в. до н. э. в долинах рек Чорохи и верхний Евфрат, ничем не подтверждается.
Распространенный с недавних пор взгляд на протоармян как па автохтонов нагорья, основанный па большом архаизме их индоевропейского диалекта, почти сравнимого по архаизму с языками хеттской группы, нужно признать неосновательным но ряду причин. Назовем только две: во-первых, из индоевропейских языков армянский ближе всего с греческим, фракийским, отчасти с фригийским и, далее, с индоиранскими, но весьма далек от хетто-лувийского. Он вполне мог соседствовать первоначально (до II тысячелетия до и. э.) с носителями древиеапато-лийских архаичных языков не с востока, а с запада, т. е. по ту сторону Босфора и Дарданелл, где он и контактировал с прото-греческим, фригийским и т. и. Если же предположить, что про-тоармяне были автохтонами нагорья, то хетто-лувийцы должны были издавна быть их непосредственными соседями, а их языки — являть гораздо больше сходных черт, чего не наблюдается; есть только некоторая ограниченная группа слов, заимствованных в армянский из лувийского явно в позднейший период. Во-вторых, если бы протоармяле были автохтонами нагорья, а хуррито-урарты — позднейшими пришельцами, то наблюдались бы заимствования в хуррито-урартский из армянского терминов для местной флоры, горной и сельскохозяйственной техвики, специфических для нагорья социальных условий. Этого также нет; наоборот, именно такие термины в армянском языке доказуемо заимствованы из хуррито-урартского, из чего следует, что носители протоармянского языка появились на нагорье значительно позже хуррито-урартов.
«Восточные» мушки, по ассирийским датшым, имели пятерых «царей» и, очевидно, состояли из пяти племен. Основным центром оседлости их было, по-видимому, царство Алзи (арм. Агдз-пик) у слияния рек Арацаии (Муратсу) и верхний Евфрат (Ка-расу); ассирийские источники называют Алзи также «Страной мушков». Вероятно, однако, что территория расселения восточных мушков в X—IX вв. до н. э. была шире, простираясь от гор севернее истоков р. Тигр до гор Тавра западнее верхнеевфрат-ской долины.
Следует заметить, что термин мушки применялся не только к ^племенам, появившимся на верхнем Евфрате в XII в. до н. э.; тот же самый термин («западные» мушки) впоследствии применялся ассирийцами, урартами и древними евреями также к фригийцам — народу, тоже пришедшему с Балкан, но осевшему не в долине верхнего Евфрата, а в цептре малоазийского плато.
Есть несколько древнегреческих традиций о приходе фригийцев (тех, которых называли также западными мушками) в Малую Азию; более достоверной следует признать ту, согласно которой фригийцы пришли в Малую Азию с Балкан значительно позже Троянской войны.
По сохранившимся надписям видно, что фригийский язык занимал в индоевропейской языковой семье промежуточное место между древнегреческим и протоармянским и, по-видимому, был близок к языку балканских фракийцев (может быть, и пеласгов), а также к балто-славянскому праязыку.
В течение XI—IX вв. до н. э. Малая Азия очень медленно оправлялась после чудовищного потрясения, испытанного ею при разгроме Хеттской державы. Эта медленность объясняется не только разрушением большинства городов, сожжением сел и физическим истреблением немалой части населения; она объясняется также тем, что по опустошенной территории еще долго двигались разные племена. С конца XIII по середину XII в. до н. э. через полуостров с запада на восток двигались «народы моря» и «восточные» мушки; в тот же период совершали встречное передвижение, видимо, абхазские и, возможно, уже и западные протогрузинские племена. Когда же эти движения привели Хеттское царство к распаду, в образовавшийся вакуум устремились фригийцы, а затем и некоторые фракийские племена. Однако каждая новая волна продвигалась не столь далеко на восток, как предшествующая, и протоармяне осели в верхнеевфратской долине, фригийцы — в центре полуострова, а фракийцы (мисы и вифины) —на северо-западе (в X—VIII вв. до н. э.). Наконец, в VIII в. до н. э. на Малую Азию с запада через Босфор вторглись фракийские же кошшки-треры, но они, видимо, здесь вообще не осели. С востока передвижение западного протогрузинско-го населения в Южное Причерноморье продолжалось, видимо, до середины VIII в., а в конце VIII в. через западные перевалы Большого Кавказа хлынули конники-киммерийцы. Античные авторы считали нашествие треров, киммерийцев, а позже и скифов явлениями одного порядка; о скифах же известно и по греческому историку Геродоту, и по характеру археологических находок в Закавказье (разнотипность домашней утвари в могильниках при однотипности оружия и т. п.), что они переваливали через Кавказ без женщин, а потом либо уходили обратно, на север в причерноморские степи, либо постепенно растворялись бесследно в передиеазиатском населении.
Кроме того, в эти же века шло интенсивное заселение западного побережья Малой Азии мореходами-греками.
В результате Малая Азия 1 тысячелетия до п. э. оказалась разделенной на следующие этнические области: все западное (эгейское) побережье и отдельные участки северного (черноморского) и южного (средиземноморского) побережий, а также о-в Кипр занимали греческие города-государства; северо-западный угол полуострова занимали пришедшие с Балкан и слившиеся с местным населением фракийские племена, центр полуострова— фригийцы, еще раньше пришедшие с Балкан и также, вероятно, отчасти смешавшиеся с хеттами; на северо-востоке полуострова, в области Поит, жили абхазские и западные прото-грузинские племена, в том числе халибы; запад (кроме побережья), юго-запад и юго-восток полуострова населяли народности, являвшиеся потомками хетто-лувийцев II тысячелетия до и. э.; важнейшей была самая западная из них — лидяие; самая восточная, которую мы условно называем «иероглифическими хеттами», или, точнее, «иероглифическими лувийцами» (по письменности, которой они пользовались), вероятно, соприкасалась в верхней долине Евфрата с первыми пришельцами с Бал-кап еще в XII в. до н. э.— «восточными» мушками, или протоар-мяиами; наконец, па Армянском нагорье жили хурриты (по окраинам) и родственные им урарты (в центре).
Начиная от верхнеевфратской долины и перевалов Тавра на востоке и вплоть до стен греческих городов на западе — па всей этой этнически пестрой территории в XI—IX вв. до и. э. царило запустение. Поселения существовали на старых городищах, но на значительно уменьшившихся площадях; государства, которые существовали здесь с IX—VIII рв. до п. э.— государства мелкие, слабые и оставившие мало памятников письменности.
Но измейение условий жизни в Малой Азии определялось не только разорением страны при падении Хеттского царства и при последующих длительных племенных передвижениях; не меньшую роль сыграли и коренные экономические сдвиги, на которые, между прочим, указывает возникновение новых, приморских торговых центров: речь идет о перестройке всей системы международного обмена, что, в свою очередь, было связано с открытием новых сырьевых ресурсов и с иссяканием старых источников сырья.
Пожалуй, одним из важнейших факторов, вызвавших наступившие перемены, было открытие олова (не позже середины II тысячелетия до п. э.) в Северо-Западной Испании, а позже и британского олова. Возможно, именно это открытие обусловило возвышение в Южной Испании государства Тартесс (по-гречески), обладавшего серебряной рудой. Посредничество в торговле металлом между Тартессом и Передней Азией, надо думать, немало способствовало росту влияния городов финикийского побережья, а затем и финикийских колоний. Между тем восточные месторождения олова, которыми пользовалась ассирийская сухопутная торговля, теперь либо иссякли, либо с ними были утеряны торговые связи. Находка новых богатых источников добычи олова позволила наладить свое производство бронзы не только в Малой Азии, по также и на Армянском нагорье и в Закавказье, где вплоть до последних веков II тысячелетия до и. э, довольствовались сплавом меди с мышьяком; но вскоре в Передней Азии началась эра железных орудий.
Очень важным оказалось то обстоятельство, что падение Хеттской державы положило конец хеттской монополии на добычу железа; его начинают широко вывозить с полуострова в различные страны Передней Азии и Эгейского моря. Впервые освоив технологию железа, многие народы смогли затем постепенно найти и использовать ранее лежавшие втуне собственные железные месторождения (в том числе па Армянском нагорье), и новый металл из редкости, из материала для ценных поделок стал превращаться в массовое сырье для ремесленной промышленности (в Малой Азии, видимо, с XIII в., в других местах Передней Азии — с XI в. до п. э.). Оказалось, что найти железную руду и применить ее для производства металла гораздо легче, чем найти годную для производства медь, и что новый металл, не требующий очень редко встречающегося в природе дорогого приплава — олова, несравненно доступнее и дешевле бронзы. Для ряда изделии бронза, однако, еще долго продолжала конкурировать с железом (так, для бритв, для оборонительного оружия, долгое время для наконечников стрел продолжали применять бронзу; как материал для орудий и оружия она уступала только ковкому железу), К тому же наконечники стрел можно быстрее и легче (и в любом количестве) отлить из бронзы в формах, чем выковать из железа каждый наконечник отдельно.
В течение XI—IX вв. до н. э. главным источником железа оставалась северо-восточная Малая Азия. Вывоза железа отсюда было достаточно для того, чтобы Передняя Азия перешла к железному веку; к концу VIII в., например, в царстве Урарту скопились огромные склады уже более не используемых бронзовых мечей, кинжалов и секир. Именно на торговле железом в это время расцвели главные наследпики Хеттской державы — царство Мелитена в долине верхнего Евфрата с центром в г. Мелид (ныне Малатья), принявшее древнее название «Хатти», и царство Каркемиш с династией, ведшей свою генеалогию от хеттских царей, точно так же претендовавшее на обозначение «Хатти»3, а позже и другие мелкие государства на пути из Малой Азии в Сирию и Финикию и из Малой Азии в Верхнюю и Нижнюю Месопотамию. Вступая из Финикии, Сирии или Месопотамии в верхнеевфратскую долину, этот торговый путь, проходя через царства Каркемиш и Мелитену и союзные им мелкие царства, разветвлялся: одна ветвь вела через перевалы гор па северо-запад — к серебряным копям Поитнйского Тавра и к железным рудникам, ревниво охраняемым полусказочиыми халибами; на северном ответвлении этого же пути, в Южном Причерноморье, в конце VII в. до н. э. возникли греческие торговые колонии — города Сипопа и Трапезунт, вокруг которых несколько позже образовалась федерация Понт, возглавлявшаяся Синопой и включавшая греческие колопии-порты Кераеунт, Котиору, Трапезунт и, возможно, Фасис (в Колхиде); другая ветвь вела прямо на север — в долину р. Чорохи к далее в Колхиду (ныне Западная Грузия); третья — на северо-восток, в долину р. Араке. По этим дорогам шли грузы железа, серебра, свинца, меди и бронзы, слюды, охры, полудрагоценных камней, а также золота, вероятно колхидского. Древняя Колхида, страна, куда, по преданию, еще в незапамятные времена плавали за «золотым руном» па своем корабле «Арго» греческие герои, находилась в долинах рек Чорохи (севр. Турция) и Рио-пи (Грузия), но о том, что не только в легенде существовало колхидское золото, теперь свидетельствуют только два-три ассирийских и урартских упоминания о захвате золота на верхнеев-фратском пути и на р. Чорохи. В I тысячелетии до н. э.— вероятно, позже, чем в Колхиде,— были найдены богатейшие золотые месторождения в р. Пактол на западе Малой Азии, в Лидии. Видимо, и с этой находкой связано оживление торговых связей материковой Греции с Малой Азией в первой четверти I тысячелетия до и. э., а также рост благосостояния ионийских приморских городов. Надо полагать, что от этих городов еще до VIII в. пролег торговый путь не только в Лидию, и далее на восток — к рудным месторождениям северо-восточной Малой Азии.
Из всех государств Малой Азии XI—IX вв. до н. э. мы осведомлены только о тех, которые лежали в горах Тавра и вдоль чорохско-верхнеевфратского пути. Наши данные происходят отчасти из ассирийских, а позже и урартских военных реляций, отчасти из «хеттских» (лувийских) иероглифических надписей местных царей. Эти надписи отличаются довольно скудным содержанием; их рельефные рисуночные знаки высечены на скалах и каменных сооружениях — воротах, плитах, статуях. Но о Колхиде, например, кроме легенды об аргонавтах, мы до VIII в. до н. э. ничего не знаем из письменных источников; затем она дважды упомянута в урартских надписях — видимо, в связи с тем, что к тому времени она заняла бывшую территорию одного из хурритских царств — Страны таохов; последнее, в свою очередь, по крайней мере с XIII—XII по VIII в. до н. э. занимало бывшие земли предгосударствешюго объединения XV—XIV вв. Хайаса (в долине р. Чорохи и на севере верхнего Евфрата). По соседству, в горах Понта, господствовали еще совершенно первобытные порядки и нравы, красочно описанные в V в. до п. э. греческим философом Ксенофоптом, проходившим эти места с военным отрядом.
Цари Мелитены носили хурритские и лувийские имена, но в составе ее населения следует предполагать и протоармянский («восточномушкский») элемент; в удачные периоды она, возможно, имела владения и па левобережье верхнего Евфрата, где, по-видимому, располагались обычно самостоятельные мелкие государства со смешанным населением. Имена царей были почти повсеместно лувийскими, что, конечно, не исключает наличия в составе населения этих царств и различных других этнических компонентов.
|
|
Читайте в рубрике «Хеттское царство»: |