Двести лет гнева
Уже начало правления XVIII династии, 1580-1375 гг. до н. э. было необычно. Царь Яхмос порвал с традициями правивших до него фараонов, для которых в долине Нила замыкался весь мир. Внезапно горизонты расширились. Таинственная даль Азии, убежище ненавистных кочевников, неотступно манила победоносного царя. Он повел туда войска, что до него не делал ни один фараон. Он решил покарать строптивых варваров, которые мешали его слугам торговать с азиатскими странами. «На протяжении всей своей древней истории египтяне никогда не были особенно воинственным народом, но после полутора веков унижений под игом азиатов ими овладело желание воевать» (Л. Котрелл).
«Враги» засели не только в Палестине. Земли, захваченные ими, простирались вплоть до Нахарины (Митанни) — области в Северной Сирии, где Евфрат поворачивает на север. В конце XVI века до нашей эры сюда привел воинов Тутмос I (1528—1515 гг. до«. э.), оставивший в память о покорении смутьянов триумфальную стелу.
Так началась эпоха великих имперских завоеваний. Никогда прежде и никогда после Египет не достигал такого могущества, как в эпоху правления XVIII династии. Кажется, фараоны этой династии спешили доказать всем народам, что Египет неколебимо возвышается над миром и сокрушит любого противника, ежели таковой найдется. Ненависть к инородцам и непреходящая жажда мести одолевали души великих фараонов, заставляли их вновь и вновь брать штурмом сирийские или палестинские города, а придворные художники воспевали грозных царей, попирающих на своих колесницах толпы жалких рабов.
Но против кого обращена эта ненависть? Против захватчиков-гиксосов? Но те давно прогнаны или истреблены, а жители Сирии и Палестины, чьи города и поля разорял неукротимый царь, имели мало общего с теми кочевниками, что расселились в дельте, словно хозяева. Реваншистские настроения еще долго будут владеть фараонами. На обелиске Тутмоса III (1502— 1448 гг. до н. э.) фараон назван «победителем хека-хасут, напавших на него». И еще Аменхотеп II (1448— 1422 гг. до н. э.) бахвалится, что «никто из хека-хасут или князей Ретену» не сумеет натянуть его лук. Когда-то именно гиксосы вторглись в Египет, вооруженные тяжелыми, слоеными луками, которые не каждому по силам было натянуть. Память о том поражении все еще язвила сердца фараонов, которые уже сбились со счета побед.
Империя, впрочем, строилась не сразу. Три поколения трудились, чтобы загладить ущерб, нанесенный гиксосами. При Яхмосе I, Аменхотепе I, Тутмосе I и Тутмосе II походы в Азию — это, скорее, карательные экспедиции, чем завоевательные войны. Египтяне не собирались колонизовать земли, по которым прошли их войска. Лишь военные экспедиции в Нубию проводились по какому-то плану: египтяне всерьез намеревались присоединить эту нильскую страну к своей державе. Нубия покорена ими уже до третьего порога. Африканская империя Тутмоса I была создана раньше Азиатской империи Тутмоса III.
Но более всего первых фараонов XVIII династии заботила незримая империя — «Небесный Египет». Гиксосы «царствовали без Ра». Вернуть египтянам утраченную милость богов — вот главный долг фараона: ведь он и сам бог, и он же посредник между богами и людьми. Хронисты XVIII династии регулярно сообщали об откровениях свыше, полученных фараонами. Так, Тутмосу IV бог являлся во сне и приказывал отрыть сфинкса, давно занесенного песками. Тутмоса III бог еще ребенком избрал в фараоны. Царице Хатшепсут бог, являющий себя в откровении оракула, приказывал совершить плавание в страну Пунт.
И фараоны были благодарны своим всевышним советникам. При царях XVIII династии сооружались все более красивые и величественные храмы. Вот как описывает эти святилища М. Э. Матье:
«Почти все храмы Нового царства имели в плане прямоугольник. Весь участок, занятый храмом, окружала высокая массивная стена... Вход в храм оформлялся в виде узкой двери между двумя высокими монументальными башнями... Вход вел в открытый, обнесенный колоннадой двор, заканчивающийся портиком, построенным немного выше уровня двора. За портиком были расположены большой широкий колонный зал и ряд меньших. Молельня находилась в глубине храма и могла состоять из нескольких помещений: в центральном стояла статуя главного божества храма, а в остальных — статуи других божеств, чаще всего богини-жены и бога-сына. Вокруг основных помещений располагались дополнительные залы, храмовая библиотека, комнаты для специальных ритуалов, хранилища... По мере проникновения в храм посетитель переходил от полного солнечного света двора через слабо освещенный колонный зал в полумрак культовой молельни. План храма... был близок к плану жилого дома,., что было закономерно, поскольку храм считался жилищем бога».
Численность жрецов в эпоху Нового царства росла — и поделом! Египтяне убедились, каково жить в стране, где царствует безбожная власть. Особенно почитали Амона, и это не случайно, ведь фиванская династия освободила Египет от варваров, и главный фиванский бог, даровавший победу, резонно считался «царем богов». Его храм высился близ царского дворца, и сам Амон считался ближайшим наперсником фараона. Без одобрения жрецов трудно сделать карьеру при дворе.
В государстве, где немалая часть населения не умела читать и писать, высшие должности занимали отпрыски одних и тех же знатных семейств. Главными помощниками фараона были верховный жрец храма Амона в Карнаке, везир Верхнего Египта, везир Нижнего Египта и «царский сын Куша». Последний надзирал за порядком в этой африканской колонии, управлял золотыми рудниками и командовал размещенной здесь армией. Часто сюда получал назначение наследник престола, готовившийся править не только страной «презренных нубийцев», но и всем Египтом.
Монополию отдельных семейств на высшие административные должности можно проиллюстрировать на некоторых примерах. Так, Рехмира, везир Верхнего Египта при Тутмосе III, унаследовал эту должность от своих деда и дяди. Везиром Нижнего Египта был некий Тутмос, чей сын Птахмос стал верховным жрецом бога Птаха в Мемфисе. Порой чиновники занимали несколько должностей. Например, Сенмут, фаворит царицы Хатшепсут, был хранителем печати царя Нижнего Египта, смотрителем полей, садов, коров, рабов, крестьян и житниц Амона, пророком Амона, пророком священной барки Амона, верховным пророком Монту в Гермонтисе, смотрителем царской резиденции, воспитателем принцессы Нефрура, контролером всех строительных работ царя в Гермонтисе, Дейр-эль-Бахри, в храме Мут в Карнаке и в Луксоре — и это лишь часть его обязанностей. Трудно представить себе, что у него хватало времени и сил деятельно заниматься всем, что ему поручали.
Вот как — от третьего лица — описывал свои занятия везир Рехмира: «Он выслушивает дела, касающиеся всех номов (провинций. — А. В.)... Он рассылает военных и гражданских чиновников для царской администрации. Документы номов хранятся в его зале. Он выслушивает относительно всех земель. Он устанавливает границы каждого нома, полей, храмовые доходы и контракты. Он принимает документы о залогах и выслушивает жалобы. От него исходят все назначения для залы суда... Он составляет списки всех быков... Он наблюдает за каналами в первый день каждой декады... Он заведует наблюдением выхода Сириуса и поднятия 11ила. Ему докладывают о высоте Нила... Ему предоставляют отчет все служащие на флоте с высших до низших. Он скрепляет указы. Всякий доклад представляется ему привратником судебной залы» (пер. Б. А. Тураева). Это лишь малая часть занятий Рехмира, о которых рассказывается на стенах его гробницы. В одной из здешних надписей горделиво говорится: «Ничего нет, чего бы он не знал в небесах, на земле или в подземном мире».
Высшие чиновники — это особенно заметно в годы правления царицы Хатшепсут (1502— 1481 гг. до н. э.) и царя Тутмоса III — составляли две партии: мира и войны. При Хатшепсут одна партия объединялась вокруг царицы; другая — вокруг ее безвластного соправителя Тутмоса III, по малолетству отстраненного мачехой от трона (он станет единолично править страной лишь после ее смерти). К «партии мира» принадлежали в основном высшие чиновники Египта, не желавшие рисковать карьерой и ждать, пока подрастет законный правитель страны — Тутмос. В «партию войны» входили высшие военные чины. В конце концов, последняя взяла верх.
Правление Тутмоса разительно отличалось от правления Хатшепсут. Она вела исключительно миролюбивую политику. Он был великим завоевателем и, пожалуй, самым талантливым полководцем за всю историю Египта. Хатшепсут заботилась о процветании своей страны и развитии торговли; он — о военной экспансии и покорении чужих земель. Хатшепсут настойчиво проводила в жизнь старинный принцип египетской политики: игнорировать соседние страны до тех пор, пока они не будут угрожать Египту. Тутмос воплотил новую государственную идею: присоединять к Египту столько соседних земель, сколько хватит сил. В годы правления Хатшепсут египтяне лишь торговали с чужими странами, перенимая, впрочем, их культурные традиции. При Тутмосе III они преимущественно воевали с азиатами. Возможно, любителям русской истории образы Хатшепсут и Тутмоса напомнят царицу Софью и юного Петра. Почти десять лет Софья правила огромной империей, заключив мир с Польшей » Китаем, а потом ее сместил Петр, завладевший престолом, чтобы начать свои бесконечные военные кампании.
Хрупкая, миниатюрная Хатшепсут не снискала военных трофеев. Но она оставила после себя храм в Дейр-эль-Бахри, состоящий из трех террас, поднимающихся одна над другой, — один из шедевров египетского зодчества. При ней воздвигли громадные обелиски в Карнаке и соорудили там же алтарь Амону — этому богy она жертвовала многочисленные богатства. В Египте давно не уделяли столько внимания строительным работам, как это делала Хатшепсут. Ее предшественники, преследуя бежавших азиатов, старались искоренить прошлое убийствами. Она же, затевая все новые постройки, стремилась не оставить от прошлого и следа. Недаром ее ближайшим советником и другом становится архитектор Сенмут.
«Я восстановила, что разрушено. Я возвела, что рухнуло с тех пор, как азиаты поселились в Аварисе, в дельте... и стали править без участия Ра... Я прогнала их вдаль, ужас богов, и земля стерла их следы», — с полным правом могла сказать она о себе, оглядываясь на прожитые годы.
При ней же возобновились плавания в страну Пунт, но она вовсе не думала о покорении этой овеянной легендами земли. Посланные ей корабли — они везли туземцам кинжалы и боевые топоры, хлеб и пиво, ожерелья и фрукты — возвращались домой, доверху груженные золотом и благовониями, слоновой костью и живыми мирровыми деревьями, посаженными в кадки, и даже собаками и обезьянами. Добывая эти богатства, царица Хатшепсут обошлась без кровопролитной войны.
В надписи на стене храма в Дейр-эль-Бахри — он украшен рельефами, изображающими эпизоды экспедиции, — в уста бога Амона вложена речь одобрения, с которой тот обратился к царице, затеявшей экспедицию в благословенную страну Пунт, но боящейся оскорбить бога, украсившего эту землю любимыми диковинами: «Земля бога была недостижима, люди не ходили по террасам мирра. О них передавали из уст в' уста рассказами предков... Никто не достигал этой земли, кроме твоих рабочих... Пусть они берут мирры, сколько им угодно, пусть они нагружают корабли, пока не будут довольны их сердца, свежими деревьями мирры, всякими прекрасными произведениями этой страны» (пер. Б. А. Тураева).
...Хатшепсут скончалась в сорок с небольшим лет, оставив преемнику мощную, хорошо управляемую страну. Причина ее смерти неизвестна, но вряд ли она была убита по приказу пасынка. Мумия Хатшепсут до сих пор не найдена.
Не прошло и трех месяцев со дня восшествия на престол Тутмоса III, как он повел войска в Азию. «Его величество не замедлил отправиться в страну Джахи (побережье Финикии и Палестины. — А. В.), чтобы убить предателей, которые там были, и одарить тех, кто хранил ему верность».
Во главе коалиции противников Египта стал царь крупного и хорошо укрепленного города Кадеша, лежавшего на Оронте. Царь собрал подле себя три сотни и три десятка князей и вождей, «у каждого из которых была своя армия». Впрочем, почти все эти «армии» были' не чем иным, как отрядами стражи, сопровождавшими своих «князей» — правителей небольших городков или поселений, расположенных в этой части Азии. Это «бессчетное», плохо управляемое воинство заняло теснину возле Мегиддо. Здесь торговый путь из Египта в Сирию разветвлялся на три дороги: одна вела к финикийскому побережью, другая — в долины Сирии, третья — к Дамаску. В древности местечко Мегиддо имело важное стратегическое значение, и здесь не раз происходили сражения. Самое известное из них — то, которое пока не состоялось («сражение последних времен» но христианскому канону), — упомянуто в «Откровении Иоанна Богослова»: на эту битву, что свершится в «месте, называемом по-еврейски Армагеддон», выйдут «бесовские духи, творящие знамения», и соберут всех «царей земли» (Отк 16, 14; 16, 16).
В той же давней битве была с фараоном Тутмосом благодать его богов. Он разбил азиатов и отнял у них тысячу колесниц, ставших позднее новым грозным оружием египетской армии.
В это сражение он летел, как на крыльях, не уставая торопить свою армию. Так, расстояние в 250 километров от египетской границы до Газы его солдаты одолели всего за десять дней, совершив утомительный переход по пустыне. Оттуда, из Газы Сирийской, в первый месяц сезона «засухи» фараон выступил «с доблестью, силой, мощью и торжеством, чтобы повергнуть того жалкого врага (царя Кадеша. — Л. В.) и расширить границы Египта, как было приказано его отцом Амоном-Ра» (пер. Н. С. Петровского).
Попытки офицеров убедить царя, что в Мегиддо «путь будет узким» и что .«там стоят враги снаружи и их стало много», а потому лучше обойти эту теснину по двум другим дорогам и окружить азиатов, не удались. Фараон лишь твердил: «Да не скажут они, эти враги, омерзительные для Ра: «Его величество пошел по другой дороге, испугавшись нас!» — и, веруя в начертанное богом, обещал: «Ваш победоносный владыка будет защищать вас на том пути, который стал узким».
Боги, и верно, дали победу его оружию. Целый день войско во главе с фараоном двигалось по теснине, но не встретило ни одного врага. В безумном ослеплении азиаты стерегли другие дороги, а к ним в тот час ради кровавой жатвы спешили бессчетные гости.
И вот уже в утреннем тумане, словно Солнце, прогоняющее тьму, засверкал, засиял живой бог, спустившийся в долину. Возвышаясь на колеснице, он двигался в зенит славы, одним своим видом прогоняя мрачных азиатов, как мимолетные облака. «Его величество отправился на золотой колеснице, украшенный своим боевым оружием, как бог Гор, сильный рукою и деятельный, как Монт Фиванский, а его отец Амон укреплял его руки». Глядя на земнорожденное Солнце, шествовавшее на них, жалкие враги разбежались в страхе, бросив своих лошадей и золотые и серебряные колесницы. «Страх перед его величеством вошел в их тела, их руки ослабли».
Но мощные стены крепости Мегиддо, в которой укрылись эти «владетели всех северных чужеземных стран», надежно хранили их, делая недоступными дли фараона. Из всех осадных орудий он мог рассчитывать лишь на одно — на собственное терпение. Казалось, он был готов ждать разрушения крепости столько же лет, сколько его мачеха затратила на строительство многих храмов и обелисков. Она жила ради жизни, нескончаемой и за гробовой чертой. Он жил ради смерти, незримо разлитой повсюду и до смертного часа. Она жива была жизнью египтян, он — смертью азиатов.
По его приказу город был окружен валом и палисадом из деревьев. За этой границей прошли не семь месяцев — вся жизнь. Гордыми, пусть и всполошенными натиском блистательного бога, бежали в эту крепость цари и князья Азии — слабыми, поникшими рабами, радующимися малой милости фараона, вышли оттуда толпы голодных людей. «И вот владетели этой страны приползли на своих животах». Смиренно молили они египтянина, набежавшего на них, как «вихорь чepный», просили «даровать им дуновение жизни». Победоносный властитель посчитал, что и впрямь нет более раболепных друзей, чем помилованные, спасенные от казни враги.
Наконец, недавние гордецы, вздумавшие потревожить правящего миром живого бога, сели на осликов и поехали восвояси, принеся его величеству вечную клятву верности, а воины фараона принялись собирать добычу: 207 300 мешков пшеницы, не считая сжатого ранее, 2041 лошадь, 924 колесницы, 502 лука, 1929 быков, 2000 коз, 20 500 овец и многое другое. Взятие крепости Мегиддо имело важное стратегическое значение — отсюда открывались пути в Сирию, Месопотамию, Анатолию.
В последующие два десятилетия Тутмос ежегодно отправлялся в Азию, чтобы показать свою мощь нестойким азиатам, то грабя город Арад, где его солдаты «каждый день были пьяны и умащены маслом», то врываясь в Кадет, чтобы захватить в плен нескольких офицеров, то ставя пограничные камни у переправы через Евфрат. Подвиги старого фараона, долго ожидавшего очереди властвовать над страной, все больше напоминали молодецкое озорство. Войска, ведомые им, то выжигали поля, то вырубали рощи, то отсекали руки туземцам.
Набеги египтян были тем опаснее, что проводились в самое неудобное время для жителей Азии. В Нильской долине урожай собирали в начале весны. Лишь собрав зерно — ячмень и пшеницу-двузернянку (один из видов полбы), солдаты отправлялись в ратный поход, в то время как в северных землях варваров ячмень на полях только набирался соков. Неубранные колосья («Готовьтесь, готовьте ваше оружие!») вырывались на корню. Египетские солдаты, как сказочные богатыри, проходили полем брани — полем жита, где трепещущих врагов было видимо-невидимо. Где махнут мечом — там станет улица, отмахнутся — переулочек. «Был вырван ячмень... и срезаны сады» — вот хроника очередного, похода.
Всякую попытку противиться ему фараон подавлял в зародыше. Солнцем сиял он над Египтом, тенью нависал над Азией. После семнадцати походов, совершенных им в Палестину и Сирию, все эти земли вплоть до царства Митанни вошли в состав созданной им империи. Отовсюду, с севера и юга, ко двору фараона стекались громадные богатства. Так, на 34-м году царствования Тутмоса III он получил из Нубии более 260 килограммов золота, примерно столько же — на 38-м году правления, а на 41-м году — более 300 килограммов. Ему посылали дары Кипр, Крит и другие острова Средиземного моря. Из Сирии и Нубии ему пригоняли десятки и даже сотни тысяч рабов. Его империя простиралась с севера на юг примерно на 3200 километров.
Центром азиатских владений стал город Газа в Палестине. Во многих других городах были оставлены гарнизоны. Впрочем, твердыни азиатов так малы, что десятка египетских солдат порой хватало, чтобы держать в страхе весь город. Добавляли трепета азиатским вельможам их дети, десятками вывозимые в. Египет и удерживаемые заложниками при царском дворе. Города Азии были обречены хранить верность Египту, а новые поколения царьков и князей уже свыклись с египетскими обычаями, проведя детские годы в той стране, где каждый день сияет солнце — солнце на троне, самый близкий к богам человек. Отныне даже в дни смуты некоторые правители азиатских городов были фанатично преданы фараону — даже когда их царь, как случилось при Эхнатоне, забывал о них, «ведь солнце тоже порой скрывается в облаках». Набеги, подобные гиксосским, теперь были не так страшны для царей Египта — с азиатами, враждебными им, сражались дружественные им азиаты. Великая держава окружена «поясом сателлитов», вечно обреченных страдать то от царских забав, то от удали кочевых племен.
Впрочем, у жителей Сирии и Палестины был выбор. Их страны не отделял от Египта нерушимый рубеж. В горах Азии и пустыне Синая прокладывались новые дороги, по которым маршировали солдаты и ехали купцы и курьеры. Множество египтян жило теперь за границей или ездило туда по делам. Десятки тысяч варваров, и среди них немало знатных людей, переселялись в долину Нила. Веками Египет был отгорожен от мира, веками египтяне высокомерно отворачивались от варваров, уверенные, что те ничему не научат их и ничем не удивят. Внезапно Египет стал открытой страной. Его царь обменивался послами с соседними державами, невольно признавая их правителей равными себе. Простые египтяне вслушивались в рассказы о могуществе чужих богов, присматривались к чужим обычаям и обрядам, словно готовясь их запомнить, удивленно вглядывались в украшения из слоновой кости и золота, не сравнимые по изяществу ни с чем. Один из рельефов, найденных в Амарне (он датируется следующим столетием), наглядно демонстрирует свершившуюся перемену: бородатый сирийский солдат восседает рядом с египтянкой, а слуга, по происхождению египтянин, подобострастно подносит ему сосуд для питья. Свершилось! Десятилетиями притесняя азиатов, египтяне теперь не гнушались идти в услужение самым богатым и энергичным из них. Время было космополитичным, и в таких условиях самобытность египетской культуры понемногу терялась.
«Владыка диадем, могущественный Аменхотеп, одаренный жизнью вовеки», — Аменхотеп II — продолжал победоносные походы в Азию, но его жертвами становились подчас не люди, а звери. Царь любил охотиться/ и в лесах Рабиу истреблял газелей, антилоп, зайцев, онагров без числа. С детских лет он любил заниматься, сказали бы мы сейчас, спортом и всячески демонстрировал свою силу. Он неустанно упражнялся в верховой езде, и его отец, услышав о его занятиях, восторженно говорил: «Суждено ему править всей страной, и не будет у него соперников... Он любит силу». В одной из надписей сказано, что «нет никого, кто бы мог натянуть его лук», а еще он славился умением стрелять из лука. Прибыв в Кадет, он продемонстрировал горожанам свой несравненный талант. Как писал хронист, «его величество стрелял из лука по южной окраине этого города в две цели, [сделанные) из кованой меди» (пер. И. С. Кацнельсона).
Впрочем, чаще всего он занимался «кровавым спортом». В восемнадцать лет ему якобы «не было уже равных на поле брани». Вскоре после памятной стрельбы по мишеням «проследовал его величество на своей боевой упряжке в Хашабу (город, расположенный в 30 километрах к югу от Сидона. — А. В.)», а когда вернулся, на его лошади висели... 20 отрубленных рук. В другом случае, на берегу Оронта он в одиночку, со своим могучим мечом, захватил в плен «правителей — 2, знатных сирийцев — 6, а также их боевые колесницы, их лошадей, все их боевое оружие».
Его сын, Тутмос IV (1422— 1413 гг. до н. э.), ревностно стремился подражать отцу, занимаясь стрельбой из лука и верховой ездой. Не забывали о тренировках и подданные, ведь лучших награждали пусть не медалями, но должностями. Так, старый солдат Аменемхеб — он был гребцом на царской барке — понравился Аменхотепу II своей силой, и тот назначил его главнокомандующим и начальником своей стражи. Строительство мировой империи требовало от людей непомерной шергии, и силачи, наводившие ужас одной своей статью, были в почете.
Через полвека после походов Тутмоса III и через тридцать лет после богатырских забав Аменхотепа II Египетская империя обрела свой особый помпезный стиль. В Нубии и Египте развернулось монументальное строительство. Памятники, приписываемые Аменхотепу III (1413—1375 гг. до н. э.), отличались величественными размерами — только так и подобало строить в самой грозной державе мира. Блеск и слава империи под недреманным оком царя породнились с безмерностью. Статуи Аменхотепа III и его жены Тейи, хранящиеся в каирском музее, можно описать одним словом — колоссальные.
Именно при Аменхотепе III Карнакский храм превратился в монументальное святилище, обнесенное массивной стеной. Перед фасадом храма появились колоссальные пилоны — каменные сооружения в форме усеченной пирамиды. Впечатление необычайной роскоши и великолепия усиливала протянувшаяся к храму аллея сфинксов — совершенно одинаковых, с телом льва и головой барана (священного животного бога Амона), расположенных на равном расстоянии друг от друга.
При Аменхотепе III возвели и храм в Луксоре, близ Фив. План его, отмечают искусствоведы, поражал грандиозностью. Все помещения располагались с соблюдением почти полной симметрии. Перед входом в храм находился открытый двор. Портик с рядом двойных колонн окружал его со всех сторон. Центральная колоннада состояла из четырнадцати колонн высотой 20 метров с капителями в виде раскрытых цветов папируса.
Столь же грандиозен был и поминальный храм Аменхотепа III в Фивах, совершенно разрушенный теперь. О его огромных размерах можно судить только по двум статуям фараона, одиноко стоящим среди каменистой пустыни, — их высота достигает 21 метра. Впоследствии греки, услышав печальные звуки, что на рассвете испускала одна из статуй, поврежденная землетрясением, назвали этих истуканов «колоссами Мемно-на» (по преданию, эфиопский царь Мемнон, убитый Ахиллом, так приветствовал свою мать — богиню утренней зари Эос).
От статуй, умолкших после того, как римский император Септимий Север распорядился их реставрировать, тянулась к Нилу аллея сфинксов, чьим лицам было придано портретное сходство с Аменхотепом III, — два этих сфинкса вот уже более полутора веков украшают в Санкт-Петербурге набережную Невы около Академии художеств.
В Фивах и других крупных городах страны скопились тогда несметные богатства: золото и серебро, медь и слоновая кость, драгоценные камни и редкие породы деревьев, шкуры экзотических животных и изделия мастеров Сирии, Крита и Кипра.
О прославленных Фивах почти полтысячи лет спустя писал Гомер:
«Град, где богатства без сметы в обителях граждан хранятся,
Град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести
Ратных мужей в колесницах, на быстрых конях выезжают...»
(пер. Н. И. Гнедича)
Ко двору праздного и расточительного царя неизменно прибывали гости. Одни везли дань самому великому из земных правителей; другие надеялись на его щедрость — рассказы о нубийском золоте кружили голову многим. Никто не решался бросить вызов сильнейшему из владык. Иноземные цари адресовали фараону льстивые послания, в которых смиренно клялись в верности.
Вот что писал ему вавилонский царь: «Привет твоему дому, твоим женам, всей твоей стране, твоим колесницам, твоим коням, твоим вельможам, большой привет» (пер. Б. А. Тураева). Вот весточка «царю египетскому, моему брату» от царя Митанни, перед которым тогда трепетало все Двуречье: «Привет тебе, привет моей сестре Гилухипе, привет твоему дому, твоим женам, твоим сыновьям, твоим вельможам, твоим винам, твоим коням, твоим колесницам и твоей стране, большой привет... ПосыЛаю тебе боевую колесницу, двух коней, мальчика и девочку из военной хеттской добычи, а в подарок для моего брата — пять колесниц и пять упряжей... Пусть мой брат поддерживает дружбу со мной и направит ко мне послов, чтобы те принесли мне привет моего брата» (пер. Б. А. Тураева).
Анализируя переписку Аменхотепа III с царями крупнейших азиатских держав, Б. А. Тураев иронично отметил: «Престиж египетского царя стоял так высоко, что, как мы видели, вавилонский царь просил прислать ему хотя бы какую-нибудь женщину из Египта под видом царской дочери. Очевидно, в глазах его подданных родство с фараоном было высокой честью».
Аменхотеп III царствовал долго и спокойно. За те сорок лет, что он оставался у власти, он лишь один-единственный раз, на пятом году царствования, выступил против врагов — мятежников на юге империи — и победил их. Больше ничто не омрачало его дни. Он жил в своем дворце на берегу Нила и, если верить
посвятительной надписи, более всего любил с женой Тейей кататься на лодке по озеру. Знойный, тягучий' день стоял тогда над Египтом. Зенит мирной славы, увенчавший столетие «империалистических» войн. Все забывалось на вершине могущества — и отсеченные руки, и азиатские теснины, и мершие от голода туземцы. Помнились лишь колонны, уходящие в небо, храмы, которые не окинуть взором, вечный камень статуй, отражавший лик фараона. Вечность, обретенная недеянием.
В честь фараона, не знавшего удержу в жизни, была названа одна из мер времени — месяц таменот (примерно соответствовавший марту); он сохранялся в календаре еще и в христианское время. В греко-римскую эпоху, как и почти полторы тысячи лет назад в Фаюме, все так же справляли культ обожествленного Аменхотепа III.
|
|
Читайте в рубрике «Древний Египет»: |